Книжный день с Дмитрием Померанцевым
«Что ж мы? на зимние квартиры?»Show more
В новогодние и рождественские каникулы принято говорить о чем-нибудь хорошем – вечном, добром, разумном. Лично для меня таковым – одним из таковых – является Аргентинская литература – именно так: с большой буквы «А».
Роман аргентинца Освальдо Сориано «На зимних квартирах» впервые увидел свет в 1982 году, в 1984 году был экранизирован на родине автора режиссером Лаутаро Муруа (музыку к фильму написал Астор Пьяццолла), в 1985 году был переведен на русский язык и странным, непостижимым для меня образом не то, что бы не вызвал у нас особого резонанса или интереса, но попросту остался не замеченным. Сегодня – в меру моих скромных сил и возможностей – попытаюсь исправить сию историко-литературную несправедливость и воздать должное этому замечательному, на мой взгляд, произведению.
О чем роман? Власти небольшого городка Колония-Вела в далекой аргентинской глубинке после удавшегося военного переворота и воцарившейся в стране хунты решают устроить большой праздник, дабы народ поскорее забыл и о жертвах путча, и о том, что отныне он, народ, – никто и звать его никак, а всем заправляет местная финансово-клерикальная клика, опирающаяся на вороненную и закаленную сталь солдатских штыков.
«Сперва они залили улицы городка кровью, а теперь решили покрыть их слоем сиропа – подсластить, так сказать, пилюлю».
И вот для того, чтоб гулянье удалось на славу, в город приглашены знаменитый певец – исполнитель танго Андрес Гальван (он же – герой-рассказчик) и боксер – чемпион в тяжелом весе – Тони Роче.
Для столичных знаменитостей такие визиты в провинцию определенно не внове – настроение у обоих самое, что ни на есть, благодушное и снисходительное. Однако умытый кровью Колония-Вела встречает гостей неласково – уже на вокзале вооруженные солдаты изрядно сбивают с них спесь, наглядно давая понять, что здесь они – такое же ничто, как и все прочие шпаки-гражданские. Это в лучшем случае. А в худшем – подозрительные элементы, тайные коммунисты, и тогда разговор с ними и вовсе будет короткий.
Спортсмен подобное унижение принимает с покорностью человека, привыкшего получать удары, а вот певец – натура тонкая, ранимая, артистичная – начинает хорохориться, что определенно не идет на пользу ни его здоровью, ни общественному положению.
В целом история напоминает ситуацию из рассказа другого аргентинского писателя – Адольфо Бьоя Касареса «Напрямик», увидевшего свет за полтора десятилетия до романа Сориано: пошли люди по шерсть, а вернулись…. Впрочем, насчет вернулись – это еще не факт, это еще бабушка надвое сказала. Местные вояки шутки шутить не любят – шутки с ними плохи, а если ты, к примеру, звезда разэдакая, штучка столичная, одному из местных головорезов-полицейских еще и в автографе откажешь, то уж не обессудь и пеняй на себя…
«Есть разные миры, разные Аргентины, разные времена, которые ждут нас в будущем; куда-нибудь скоро попадем», - балагурит герой рассказа Бьоя Касареса, не подозревая насколько скоро это самое «скоро» наступит лично для него. Герои Освальдо Сориано ничего такого тоже не подозревают и не предчувствуют, однако и им предстоит попасть в своего рода параллельный мир – альтернативную реальность, где все разумное, доброе вечное обернется полной своей противоположностью, а жизнь человеческая не будет стоить ни гроша.
Колоритен истеблишмент городка Колония-Вела во главе с неким доктором (не тем, который лечит – скорей наоборот) – судя по собственным его намекам и оговоркам, из законников, из адвокатского сословия.
«Доктор Эсикиэль Авила Гальо», - представляется он и протягивает главному герою для пожатия – нет, не руку даже, но «мягкую липкую ручонку». Между прочим, говорящая фамилия: gallo по-испански – петух. Недоросток, пузан, карапуз – устами главного героя автор не скупится на определения для этого аргентинского Крошки Цахеса.
Традиции сатирического антидиктаторского романа в Латинской Америке не менее прочны и основательны, нежели фирменная манера местных писателей смешивать в одном котле реальное и фантастическое, плотское и духовное, великое и смешное, каковую манеру – за неимением более точного определения критики нарекли магическим реализмом.
Отзвуки смеховой культуры отчетливо слышны в произведениях гватемальца Астуриаса, кубинца Карпентьера, аргентинца Кортасара, колумбийца Гарсиа Маркеса. Громовыми раскатами гремят они в романах перуанца Варгаса Льосы и мексиканца Ибаргуэнгойтиа.
Роман Освальдо Сориано в этом ряду вовсе не выглядит Золушкой, угодившей на бал по случайному стечению обстоятельств.
«На зимних квартирах» - гротескная, по-настоящему смешная и в то же время – бесконечно печальная, исполненная скорби и отчаянья вещь.
Местами плакать хотелось, а над целым рядом эпизодов хохотал до упаду и до слёз.
К примеру, когда боксер просит предоставить ему для выступления халат надлежащего размера, главный герой мысленно предполагает, что для этой цели устроителям придется ободрать купол шапито. Или совершенно уморительная сцена, в которой в гостиничный номер к смертельно уставшему герою врывается местный фанат и исполнитель танго и пытается очаровать его собственным творчеством: «Не успел я возразить, как он уже взвыл. Голосишко у него был пронзительный и надрывный – любой пропойца исполнил бы песенку куда более складно. Где-то посредине он дал жутчайшего петуха…».
И далее, когда сим петухом разбуженный и донельзя тем самым взбешённый боксер, который сам же перед тем и привел певца в номер, подхватывает того за шиворот и, приподняв на полметра от пола, выносит в коридор, чтобы придать, как писали наши классики, тело земле, рыча при этом: «Пошел-ка ты вон, образина!», герой констатирует: «К моему изумлению Ромерито продолжал бренчать, болтая ножками в воздухе. Некоторое время я еще слышал бренчанье и стенания Ромерито, потом раздался грохот явно от соприкосновения его тела с землей».
И еще: «Когда мы отворили стеклянные двери, навстречу вырвались звуки, весьма отдаленно напоминавшие мелодию Вивальди». И далее: «Вивальди испустил дух с каким-то шипением вместо экстаза». Не волнуйтесь, это вовсе не камешек в огород великого итальянского маэстро – это целый астероид на конопляную делянку камерного оркестра Пятого воздушно-десантного полка вооруженных сил Аргентины, ничтоже сумняшеся исполнившего «Времена года», да потом еще и столь же лихо отбарабанившего оные на «бис».
Впрочем, как писал Кортасар, смех смехом, а не стало шестерых. Как уже было сказано выше, шутки с военными, а тем более – с полицией, а тем более – с теми, кому те и другие служат неверием своим и неправдою, для самих шутников кончаются крайне скверно.
«Вы нас за дураков принимаете, Гальван?», - спрашивает у главного героя доктор Эсикиэль Авила Гальо. И добавляет: «Многие принимали нас за дураков и погорели на этом».
Одним из самых симпатичных персонажей романа является местный бродяжка, бывший каменщик, а ныне что-то вроде безобидного городского сумасшедшего по имени Лусиано, по фамилии не то Меленков, не то Маленков – он и сам уже не помнит, по прозвищу Минго. Сей представитель люмпен-пролетариата с отчетливо русскими корнями – едва ли не единственный житель городка, который ни о чем не желает забывать, который помнит, кто, где, как и, главное, кем был убит. Он единственный проявляет сочувствие к главному герою, когда того берут в оборот мясники из полиции, принимает деятельное участие в его судьбе и в судьбе его товарища, а уж чего это самому ему будет стоить…
В прозе Сориано, как и в произведениях многих других латиноамериканских авторов, поражает помимо всего прочего обыденность зла – какая-то приземленная повседневность жестокости.
Смех, как ему и положено по законам жанра, отольётся слезами, однако, во-первых, не сразу, а во-вторых, это вообще еще как посмотреть. Когда на сцене балагана арлекин лупит палкой рыдающего Пьеро, почтеннейшая публика отчего-то не спешит присоединиться к бледной немочи и от души хохочет вместе с рыжим чертом.
Освальдо Сориано родился 6 января 1943 года в городе Мар-дель-Плата, расположенном на побережье Атлантического океана в провинции Буэнос-Айрес, Аргентина.
Действие сразу нескольких произведений писателя происходят в вымышленном городке Колония-Вела, расположенном по замыслу автора неподалеку от местного административного центра Тандиль, во все той же провинции Буэнос-Айрес, но весьма отдаленном от аргентинской столицы. В описаниях данного населенного пункта многие критики усматривают черты родного города Сориана. При этом – ничего глобального, величественного в городке нет. Это скорей Санта-Мария Хуана Карлоса Онетти, чем Макондо Габриэля Гарсиа Маркеса.
Между прочим, путь героев упомянутого выше рассказа Адольфо Бьоя Касареса «Напрямик» пролегал в сторону селения (ныне город) Аякучо, расположенного в окрестностях все того же Мар-дель-Плата. Аргентина – достаточно обширная страна и концентрация событий – как вымышленных, так и реальных – на одном, сравнительно маленьком пятачке вовсе не кажется мне такой уж случайной.
И чтобы окончательно подытожить тему случайных и неслучайных ассоциаций и совпадений: именно в Мар-дель-Плата на Международном кинофестивале в 1962 году советская актриса Надежда Румянцева получила приз за лучшую женскую роль в фильме «Девчата», о литературной основе которого мы вспоминали не так давно. Приз за лучшую мужскую, кстати, получил тогда Пол Ньюман.
С начала 70-х Освальдо Сориано работал журналистом в прогрессивном издании La Opinión. После того, как в редакции началась борьба с левыми взглядами, которых он к тому времени уже уверенно придерживался, Сориано на полгода был отстранен от работы.
Вынужденную паузу в журналистской карьере он использовал для написания своего дебютного романа – «Печальный, одинокий и конченый», увидевшего свет в 1973 году.
Роман, судя по всему, самый, что ни на есть, постмодернистский – в духе и традициях романов Сабато, Кортасара, Бьоя Касареса. Главный герой книги – некий Освальдо Сориано тщательно реконструирует жизнь английского актера Стэна Лорела (как тут не вспомнить написанный годом позже рассказ Великого Хронопа «Шаги по следам»?).
После военного переворота в Аргентине в 1976 году Сориано уехал сначала в Брюссель, затем – в Париж, где познакомился и подружился с Хулио Кортасаром, с которым они вместе основали и выпускали журнал Sin censura. После падения диктатуры в 1984 году писатель вернулся на родину.
Освальдо Сориано был большим поклонником кинематографа и заядлым футбольным болельщиком – оба этих увлечения нашли отражение в его творчестве. На протяжении всей жизни являлся известным фанатом столичного аргентинского клуба «Сан-Лоренсо».
Любопытно, что преданным фанатом той же команды по сию пору является соотечественник Сориано - Хорхе Марио Бергольо, более известный как папа римский Франциск I. Так и вижу их на одной трибуне в фанатском секторе: левый интеллектуал-агностик и ревностный католик – кричат, свистят, шарфами машут…
Они могли бы быть если не друзьями, то во всяком случае приятелями, тем более, что почти ровесники – понтифик на шесть лет старше писателя. Вот только век им был отпущен разный: Франциск недавно отметил свое 88-летие, а Сориано умер 29 января 1997 года в возрасте 54 лет от рака легких и был похоронен на кладбище Ла Чакарита в Буэнос-Айресе.
Книги Освальдо Сориано переведены по меньшей мере на 15 различных языков. Многие из них, как и роман «На зимних квартирах», легли в основу художественных фильмов.
Упомянутые в заглавии романа зимние квартиры не имеют прямого отношения к конкретному времени года, и новогодние ассоциации, если таковые у кого возникнут, вряд ли будут обоснованы. Зима в Аргентине вообще приходится на летние, по нашим меркам, месяцы.
Смысл названия романа можно понимать по-разному. Например, в том ключе, что когда в дело вступает коалиция тугих кошельков, бархатных сутан и кожаных портупей, все разумное, доброе, вечное как бы впадает в спячку – отступает на переформирование и пополнение. Сражение, за которым следует ретирада, принято считать проигранным. Увы, в далеком 1976 году, событиям коего и посвящен роман, аргентинские левые свое Бородино проиграли. И зимними квартирами для тех из них, кому посчастливилось выжить, стала далёкая Европа.
В нашей стране роман «На зимних квартирах» был напечатан в журнале «Иностранная литература», номер 5 за 1985 год в переводе Валерия Будылдина. Эта публикация по сию пору остается единственной.
Год спустя, в октябрьском номере той же «Иностранки» вышел еще один роман Сориано – «Ни горя, ни забвения», получивший свое название по строчке из песни Карлоса Гарделя. Об этом произведении великий Итало Кальвино писал: «Черный юмор, умопомрачительная динамичность, сжатые и блистательные диалоги, стремительный и сухой стиль — словно в духе какого-то трагикомичного Хемингуэя — не могут не захватить читателя. Эта книга выделяет Сориано из ряда других аргентинских писателей»
Действие «Ни горя, ни забвения» происходит в том же городке Колония-Вела, только чуть раньше – собственно, там и описываются события военного путча, последствиям коего посвящены «Квартиры». Романы не являются дилогией, но связаны между собой единством местом действия и последовательностью времени. Более того, когда герои «Квартир» натыкаются в ходе несостоявшегося бегства из города на изрешеченный пулями скелет авиетки, готов об заклад биться, что то был самолетик-фумигатор отважного пилота-забулдыги Сервиньо – героя сельскохозяйственной авиации и гражданского неповиновения реакции, прилетевший сюда прямиком из предыдущего романа.
Роман «На зимних квартирах» был озвучен Центральным полиграфическим учебно-производственным предприятием Мосгорправления ВОС (ныне – «ЛогосВОС) в марте 1986 года. Текст прочитал Георгий Попов.
Удивительное дело – крайне редкая для меня вещь: ничего не удалось разузнать ни о переводчике этого романа, ни о его исполнителе. Для Валерия Будылдина эта работа, похоже, вообще была единственной – если только это не разовый псевдоним какого-нибудь известного труженика переводческого цеха. Диктор Георгий Попов в 70-80-х годах озвучил несколько сотен книг и вообще был одним из самых активных и продуктивных исполнителей звукозаписывающей студии Всесоюзного общества слепых. Среди его работ - роман «Выигрыши», повести и рассказы Хулио Кортасара. Романы «Сесилия Вальдес, или Холм ангела» Сирило Вильяверде, «Царство земное» и «Потерянные следы» Алехо Карпентьера, повесть «Генерал на коне» Лисандро Отеро.
Однако и о Георгии Попове никаких биографических сведений мне обнаружить не удалось. Это вовсе не означает, что и не удастся, и что ваш покорный слуга махнул рукой, сложил лапки и т. д. Как говорил Семён Семёнович Горбунков, будем искать.
А теперь – о главном. С наступившим Новым годом и Рождеством, друзья! Добрых и умных книг, удивительных открытий! Пусть жизнь будет интересной, будущее манит, а не пугает, и вообще жить будет весело и не страшно!
#книжныйдень
«Что ж мы? на зимние квартиры?»Show more
В новогодние и рождественские каникулы принято говорить о чем-нибудь хорошем – вечном, добром, разумном. Лично для меня таковым – одним из таковых – является Аргентинская литература – именно так: с большой буквы «А».
Роман аргентинца Освальдо Сориано «На зимних квартирах» впервые увидел свет в 1982 году, в 1984 году был экранизирован на родине автора режиссером Лаутаро Муруа (музыку к фильму написал Астор Пьяццолла), в 1985 году был переведен на русский язык и странным, непостижимым для меня образом не то, что бы не вызвал у нас особого резонанса или интереса, но попросту остался не замеченным. Сегодня – в меру моих скромных сил и возможностей – попытаюсь исправить сию историко-литературную несправедливость и воздать должное этому замечательному, на мой взгляд, произведению.
О чем роман? Власти небольшого городка Колония-Вела в далекой аргентинской глубинке после удавшегося военного переворота и воцарившейся в стране хунты решают устроить большой праздник, дабы народ поскорее забыл и о жертвах путча, и о том, что отныне он, народ, – никто и звать его никак, а всем заправляет местная финансово-клерикальная клика, опирающаяся на вороненную и закаленную сталь солдатских штыков.
«Сперва они залили улицы городка кровью, а теперь решили покрыть их слоем сиропа – подсластить, так сказать, пилюлю».
И вот для того, чтоб гулянье удалось на славу, в город приглашены знаменитый певец – исполнитель танго Андрес Гальван (он же – герой-рассказчик) и боксер – чемпион в тяжелом весе – Тони Роче.
Для столичных знаменитостей такие визиты в провинцию определенно не внове – настроение у обоих самое, что ни на есть, благодушное и снисходительное. Однако умытый кровью Колония-Вела встречает гостей неласково – уже на вокзале вооруженные солдаты изрядно сбивают с них спесь, наглядно давая понять, что здесь они – такое же ничто, как и все прочие шпаки-гражданские. Это в лучшем случае. А в худшем – подозрительные элементы, тайные коммунисты, и тогда разговор с ними и вовсе будет короткий.
Спортсмен подобное унижение принимает с покорностью человека, привыкшего получать удары, а вот певец – натура тонкая, ранимая, артистичная – начинает хорохориться, что определенно не идет на пользу ни его здоровью, ни общественному положению.
В целом история напоминает ситуацию из рассказа другого аргентинского писателя – Адольфо Бьоя Касареса «Напрямик», увидевшего свет за полтора десятилетия до романа Сориано: пошли люди по шерсть, а вернулись…. Впрочем, насчет вернулись – это еще не факт, это еще бабушка надвое сказала. Местные вояки шутки шутить не любят – шутки с ними плохи, а если ты, к примеру, звезда разэдакая, штучка столичная, одному из местных головорезов-полицейских еще и в автографе откажешь, то уж не обессудь и пеняй на себя…
«Есть разные миры, разные Аргентины, разные времена, которые ждут нас в будущем; куда-нибудь скоро попадем», - балагурит герой рассказа Бьоя Касареса, не подозревая насколько скоро это самое «скоро» наступит лично для него. Герои Освальдо Сориано ничего такого тоже не подозревают и не предчувствуют, однако и им предстоит попасть в своего рода параллельный мир – альтернативную реальность, где все разумное, доброе вечное обернется полной своей противоположностью, а жизнь человеческая не будет стоить ни гроша.
Колоритен истеблишмент городка Колония-Вела во главе с неким доктором (не тем, который лечит – скорей наоборот) – судя по собственным его намекам и оговоркам, из законников, из адвокатского сословия.
«Доктор Эсикиэль Авила Гальо», - представляется он и протягивает главному герою для пожатия – нет, не руку даже, но «мягкую липкую ручонку». Между прочим, говорящая фамилия: gallo по-испански – петух. Недоросток, пузан, карапуз – устами главного героя автор не скупится на определения для этого аргентинского Крошки Цахеса.
Традиции сатирического антидиктаторского романа в Латинской Америке не менее прочны и основательны, нежели фирменная манера местных писателей смешивать в одном котле реальное и фантастическое, плотское и духовное, великое и смешное, каковую манеру – за неимением более точного определения критики нарекли магическим реализмом.
Отзвуки смеховой культуры отчетливо слышны в произведениях гватемальца Астуриаса, кубинца Карпентьера, аргентинца Кортасара, колумбийца Гарсиа Маркеса. Громовыми раскатами гремят они в романах перуанца Варгаса Льосы и мексиканца Ибаргуэнгойтиа.
Роман Освальдо Сориано в этом ряду вовсе не выглядит Золушкой, угодившей на бал по случайному стечению обстоятельств.
«На зимних квартирах» - гротескная, по-настоящему смешная и в то же время – бесконечно печальная, исполненная скорби и отчаянья вещь.
Местами плакать хотелось, а над целым рядом эпизодов хохотал до упаду и до слёз.
К примеру, когда боксер просит предоставить ему для выступления халат надлежащего размера, главный герой мысленно предполагает, что для этой цели устроителям придется ободрать купол шапито. Или совершенно уморительная сцена, в которой в гостиничный номер к смертельно уставшему герою врывается местный фанат и исполнитель танго и пытается очаровать его собственным творчеством: «Не успел я возразить, как он уже взвыл. Голосишко у него был пронзительный и надрывный – любой пропойца исполнил бы песенку куда более складно. Где-то посредине он дал жутчайшего петуха…».
И далее, когда сим петухом разбуженный и донельзя тем самым взбешённый боксер, который сам же перед тем и привел певца в номер, подхватывает того за шиворот и, приподняв на полметра от пола, выносит в коридор, чтобы придать, как писали наши классики, тело земле, рыча при этом: «Пошел-ка ты вон, образина!», герой констатирует: «К моему изумлению Ромерито продолжал бренчать, болтая ножками в воздухе. Некоторое время я еще слышал бренчанье и стенания Ромерито, потом раздался грохот явно от соприкосновения его тела с землей».
И еще: «Когда мы отворили стеклянные двери, навстречу вырвались звуки, весьма отдаленно напоминавшие мелодию Вивальди». И далее: «Вивальди испустил дух с каким-то шипением вместо экстаза». Не волнуйтесь, это вовсе не камешек в огород великого итальянского маэстро – это целый астероид на конопляную делянку камерного оркестра Пятого воздушно-десантного полка вооруженных сил Аргентины, ничтоже сумняшеся исполнившего «Времена года», да потом еще и столь же лихо отбарабанившего оные на «бис».
Впрочем, как писал Кортасар, смех смехом, а не стало шестерых. Как уже было сказано выше, шутки с военными, а тем более – с полицией, а тем более – с теми, кому те и другие служат неверием своим и неправдою, для самих шутников кончаются крайне скверно.
«Вы нас за дураков принимаете, Гальван?», - спрашивает у главного героя доктор Эсикиэль Авила Гальо. И добавляет: «Многие принимали нас за дураков и погорели на этом».
Одним из самых симпатичных персонажей романа является местный бродяжка, бывший каменщик, а ныне что-то вроде безобидного городского сумасшедшего по имени Лусиано, по фамилии не то Меленков, не то Маленков – он и сам уже не помнит, по прозвищу Минго. Сей представитель люмпен-пролетариата с отчетливо русскими корнями – едва ли не единственный житель городка, который ни о чем не желает забывать, который помнит, кто, где, как и, главное, кем был убит. Он единственный проявляет сочувствие к главному герою, когда того берут в оборот мясники из полиции, принимает деятельное участие в его судьбе и в судьбе его товарища, а уж чего это самому ему будет стоить…
В прозе Сориано, как и в произведениях многих других латиноамериканских авторов, поражает помимо всего прочего обыденность зла – какая-то приземленная повседневность жестокости.
Смех, как ему и положено по законам жанра, отольётся слезами, однако, во-первых, не сразу, а во-вторых, это вообще еще как посмотреть. Когда на сцене балагана арлекин лупит палкой рыдающего Пьеро, почтеннейшая публика отчего-то не спешит присоединиться к бледной немочи и от души хохочет вместе с рыжим чертом.
Освальдо Сориано родился 6 января 1943 года в городе Мар-дель-Плата, расположенном на побережье Атлантического океана в провинции Буэнос-Айрес, Аргентина.
Действие сразу нескольких произведений писателя происходят в вымышленном городке Колония-Вела, расположенном по замыслу автора неподалеку от местного административного центра Тандиль, во все той же провинции Буэнос-Айрес, но весьма отдаленном от аргентинской столицы. В описаниях данного населенного пункта многие критики усматривают черты родного города Сориана. При этом – ничего глобального, величественного в городке нет. Это скорей Санта-Мария Хуана Карлоса Онетти, чем Макондо Габриэля Гарсиа Маркеса.
Между прочим, путь героев упомянутого выше рассказа Адольфо Бьоя Касареса «Напрямик» пролегал в сторону селения (ныне город) Аякучо, расположенного в окрестностях все того же Мар-дель-Плата. Аргентина – достаточно обширная страна и концентрация событий – как вымышленных, так и реальных – на одном, сравнительно маленьком пятачке вовсе не кажется мне такой уж случайной.
И чтобы окончательно подытожить тему случайных и неслучайных ассоциаций и совпадений: именно в Мар-дель-Плата на Международном кинофестивале в 1962 году советская актриса Надежда Румянцева получила приз за лучшую женскую роль в фильме «Девчата», о литературной основе которого мы вспоминали не так давно. Приз за лучшую мужскую, кстати, получил тогда Пол Ньюман.
С начала 70-х Освальдо Сориано работал журналистом в прогрессивном издании La Opinión. После того, как в редакции началась борьба с левыми взглядами, которых он к тому времени уже уверенно придерживался, Сориано на полгода был отстранен от работы.
Вынужденную паузу в журналистской карьере он использовал для написания своего дебютного романа – «Печальный, одинокий и конченый», увидевшего свет в 1973 году.
Роман, судя по всему, самый, что ни на есть, постмодернистский – в духе и традициях романов Сабато, Кортасара, Бьоя Касареса. Главный герой книги – некий Освальдо Сориано тщательно реконструирует жизнь английского актера Стэна Лорела (как тут не вспомнить написанный годом позже рассказ Великого Хронопа «Шаги по следам»?).
После военного переворота в Аргентине в 1976 году Сориано уехал сначала в Брюссель, затем – в Париж, где познакомился и подружился с Хулио Кортасаром, с которым они вместе основали и выпускали журнал Sin censura. После падения диктатуры в 1984 году писатель вернулся на родину.
Освальдо Сориано был большим поклонником кинематографа и заядлым футбольным болельщиком – оба этих увлечения нашли отражение в его творчестве. На протяжении всей жизни являлся известным фанатом столичного аргентинского клуба «Сан-Лоренсо».
Любопытно, что преданным фанатом той же команды по сию пору является соотечественник Сориано - Хорхе Марио Бергольо, более известный как папа римский Франциск I. Так и вижу их на одной трибуне в фанатском секторе: левый интеллектуал-агностик и ревностный католик – кричат, свистят, шарфами машут…
Они могли бы быть если не друзьями, то во всяком случае приятелями, тем более, что почти ровесники – понтифик на шесть лет старше писателя. Вот только век им был отпущен разный: Франциск недавно отметил свое 88-летие, а Сориано умер 29 января 1997 года в возрасте 54 лет от рака легких и был похоронен на кладбище Ла Чакарита в Буэнос-Айресе.
Книги Освальдо Сориано переведены по меньшей мере на 15 различных языков. Многие из них, как и роман «На зимних квартирах», легли в основу художественных фильмов.
Упомянутые в заглавии романа зимние квартиры не имеют прямого отношения к конкретному времени года, и новогодние ассоциации, если таковые у кого возникнут, вряд ли будут обоснованы. Зима в Аргентине вообще приходится на летние, по нашим меркам, месяцы.
Смысл названия романа можно понимать по-разному. Например, в том ключе, что когда в дело вступает коалиция тугих кошельков, бархатных сутан и кожаных портупей, все разумное, доброе, вечное как бы впадает в спячку – отступает на переформирование и пополнение. Сражение, за которым следует ретирада, принято считать проигранным. Увы, в далеком 1976 году, событиям коего и посвящен роман, аргентинские левые свое Бородино проиграли. И зимними квартирами для тех из них, кому посчастливилось выжить, стала далёкая Европа.
В нашей стране роман «На зимних квартирах» был напечатан в журнале «Иностранная литература», номер 5 за 1985 год в переводе Валерия Будылдина. Эта публикация по сию пору остается единственной.
Год спустя, в октябрьском номере той же «Иностранки» вышел еще один роман Сориано – «Ни горя, ни забвения», получивший свое название по строчке из песни Карлоса Гарделя. Об этом произведении великий Итало Кальвино писал: «Черный юмор, умопомрачительная динамичность, сжатые и блистательные диалоги, стремительный и сухой стиль — словно в духе какого-то трагикомичного Хемингуэя — не могут не захватить читателя. Эта книга выделяет Сориано из ряда других аргентинских писателей»
Действие «Ни горя, ни забвения» происходит в том же городке Колония-Вела, только чуть раньше – собственно, там и описываются события военного путча, последствиям коего посвящены «Квартиры». Романы не являются дилогией, но связаны между собой единством местом действия и последовательностью времени. Более того, когда герои «Квартир» натыкаются в ходе несостоявшегося бегства из города на изрешеченный пулями скелет авиетки, готов об заклад биться, что то был самолетик-фумигатор отважного пилота-забулдыги Сервиньо – героя сельскохозяйственной авиации и гражданского неповиновения реакции, прилетевший сюда прямиком из предыдущего романа.
Роман «На зимних квартирах» был озвучен Центральным полиграфическим учебно-производственным предприятием Мосгорправления ВОС (ныне – «ЛогосВОС) в марте 1986 года. Текст прочитал Георгий Попов.
Удивительное дело – крайне редкая для меня вещь: ничего не удалось разузнать ни о переводчике этого романа, ни о его исполнителе. Для Валерия Будылдина эта работа, похоже, вообще была единственной – если только это не разовый псевдоним какого-нибудь известного труженика переводческого цеха. Диктор Георгий Попов в 70-80-х годах озвучил несколько сотен книг и вообще был одним из самых активных и продуктивных исполнителей звукозаписывающей студии Всесоюзного общества слепых. Среди его работ - роман «Выигрыши», повести и рассказы Хулио Кортасара. Романы «Сесилия Вальдес, или Холм ангела» Сирило Вильяверде, «Царство земное» и «Потерянные следы» Алехо Карпентьера, повесть «Генерал на коне» Лисандро Отеро.
Однако и о Георгии Попове никаких биографических сведений мне обнаружить не удалось. Это вовсе не означает, что и не удастся, и что ваш покорный слуга махнул рукой, сложил лапки и т. д. Как говорил Семён Семёнович Горбунков, будем искать.
А теперь – о главном. С наступившим Новым годом и Рождеством, друзья! Добрых и умных книг, удивительных открытий! Пусть жизнь будет интересной, будущее манит, а не пугает, и вообще жить будет весело и не страшно!
#книжныйдень
На этой неделе на двух наших спектаклях - «Много шума из ничего» и «Домик на окраине» присутствовало тифлокомментирование для незрячих и слабовидящих людей. Show more
О том, что это такое мы поговорили с тифлокомментатором Верой Трубниковой, с которой ТЮЗ давно и плодотворно сотрудничает.
После одного из спектаклей своими впечатлениями с нами поделились зрители, которые воспользовались тифлокомментированием - Дмитрий Померанцев и Татьяна Бархатова.
О том, что это такое мы поговорили с тифлокомментатором Верой Трубниковой, с которой ТЮЗ давно и плодотворно сотрудничает.
После одного из спектаклей своими впечатлениями с нами поделились зрители, которые воспользовались тифлокомментированием - Дмитрий Померанцев и Татьяна Бархатова.
Книжный день с Дмитрием Померанцевым
Выбранные места из разговоров с друзьями
Show more
Дебютный роман ирландской писательницы Салли Руни «Разговоры с друзьями» наделал в свое время немало шуму. Права на издание произведения, написанного автором еще в пору учебы в дублинском Тринити-колледже, были выставлены на аукцион и проданы в 12 странах! Дальше – больше. Увидевший свет в 2017 году роман был номинирован на добрый десяток престижных литературных наград, включая Международную премию Дилана Томаса, Folio Prize, Дублинскую литературную премию (IMPAC) и даже российскую премию «Ясная Поляна» - после того, как был переведен на русский язык. Причем в подавляющем большинстве случаев книга сумела пробиться в длинный, а чаще – в короткий список.
О молодом ирландском даровании слышал в последнее время довольно часто. В основном в том плане, что молодая-то она молодая, да, как говорится, ранняя: мало того, что бравирует крайне нежелательной и чуть ли не табуированной на Западе левой риторикой, так еще и допускает весьма неполиткорректные высказывания в адрес одного всеми уважаемого ближневосточного государства, которое критиковать разумным интеллигентным людям ну никак не полагается. Как будто не Салли она и не Руни, а, прости, господи, Сарамаго какой-то!
Признаться, было опасение, что передо мной – очередная фестивально-премиальная пустышка, мыльный пузырь, который раздувают, чтобы нарубить по-быстрому капусты или насолить другому – более достойному претенденту: мол, смотри, мил-друг, кого тебе предпочли – если уж такое – в лауреатах (финалистах), то сам посуди, чего твоя собственная писанина стоит!
Такое у нас, помнится, приключилось с книгами Ирины Денежкиной и Елены Колядиной – кто-нибудь помнит сейчас об этих авторессах? Вполне себе, кстати, книжки, но только ни разу не на уровне и не в формате Нацбеста или Рубукера.
Настораживало и название романа. Какое-то оно… нарочито простое, что ли. В духе молодежных сериалов времен моей собственной юности : «Элен и ребята», «Друзья»... Не хотелось, знаете, вляпаться в очередные инфантильные откровения затянувшегося пубертатного периода в духе той же Денежкиной.
Несколько обнадёжил тот факт, что ни одной из вышеупомянутых премий дарование так и не получило. Даже «Ясную Поляну» - и ту отдали Джулиану Барнсу. Тому самому, который когда-то давно на вопрос журналиста, что он будет делать с Букером, когда наконец его получит, ответил: «Пропью – ведь я же ирландец». Признаться, купился тогда на это признание в духе общества анонимных алкоголиков и лишь много позже узнал, что Барнс ни по маме, ни по папе к кельтскому роду-племени отношения не имеет. Интересно, накрыл ли он поляну, когда отхватил премию имени Льва Николаевича?
Однако вернемся к Салли Руни. Одну медальку за свой дебют она все-таки заработала – премию «Молодой писатель года» газеты Sunday Times. Не поленился и пролистал список лауреатов этой награды за тридцать с лишним лет ее существования. Ни одного даже смутно знакомого имени. За исключением, разве что, Сары Уотерс и Зэди Смит. Надо будет почитать как-нибудь обеих – давно держу их на заметке.
А теперь, собственно, о романе «Разговоры с друзьями». Опасения мои насчет молодежности и сериальности отчасти подтвердились. Судите сами: две студентки Тринити-колледжа ведут насыщенную творческую жизнь, перемежая учебу участием в поэтических концертах. После одного из таких выступлений Фрэнсис (это она пишет стихи и от ее лица ведется повествование) и Бобби знакомятся с Мелиссой – фотографом и писательницей. Приняв приглашение новой подруги, которая, на минуточку, почти вдвое их старше, девушки прибывают к ней домой, где знакомятся с ее мужем – актером Ником. Тут следует заметить, что Фрэнсис и Бобби – не просто подруги. То есть, не совсем подруги. Ну, в смысле, не только. Далее они слегка принимают на грудь за знакомство и чтобы расслабиться (ну, ирландки же!). И вот уже Фрэнсис как-то сразу западает на Ника, а тот вовсе не выглядит отстранённым или незаинтересованным… А Бобби тем временем вовсю флиртует с Мелиссой, и та как бы снисходительно ей в этом подыгрывает… Вас еще не затошнило? Нет? Погодите, это только начало…
И не надо швырять в меня тухлыми томатами и несвежими яйцами – мол, экую дрянь нам тут подсовывают под видом высокой литературы! На самом деле книга совсем не о том, кто с кем встречается, и чем они при этом занимаются. Она о богатом и сложном внутреннем мире современной девушки, о ее созревании и взрослении. Собственно, роман взросления и есть наилучшее определение жанра «Разговоров с друзьями».
Автор точно и тонко рассказывает о чувствах своей героини – о ее физических ощущениях и душевных переживаниях. Рассказывает, называя вещи своими именами, не прячась за эвфемизмы и ханжеские штампы. «Разговоры» - роман воспитания, но предназначен он для взрослого читателя. И маркировка «18+» – вовсе не рекламный трюк и не перестраховка издателей.
Однако не спешите, не читая, смахивать его в разряд специфической литературы для любителей клубнички. Книга написана просто, честно и искренне и не содержит ничего вульгарного, пошлого – никаких тебе сладострастных смакований запретного плода, никакой пропаганды чего-либо недостойного. Героиня делает трудный выбор между чувствами и разумом, совершает на сем тернистом пути – как и все мы – ошибки, но при этом не лукавит ни с собой, ни с окружающими и больше полагается на собственную интуицию, чем на царящие в современном ей обществе императивы. Что лично у меня не могло не вызвать симпатии.
Не являясь психологическим научпопом и руководством в духе Дэйла Карнеги (как завоевывать и влиять, перестать и начать), роман Руни, тем не менее, способен, на мой взгляд, помочь многим представительницам прекрасной половины (особенно сверстницам героини) понять самих себя, разобраться в своих эмоциях и поступках, потребностях стремительно меняющегося организма и формирующейся личности. А представителям второй половины он хотя бы частично откроет глаза и прольёт свет на представительниц первой. Тоже, знаете, иногда надо. А то живем, живем бок о бок, а ничегошеньки друг о друге и не знаем…
А еще «Разговоры с друзьями» - настоящая интеллектуальная проза – сродни той, что нравится любителям Кортасара, Кундеры или Зебальда: сложная, многогранная, многослойная. Здесь вам и Вирджиния Вулф, и Теннесси Уильямс, и, разумеется, Джеймс Джойс… Жаль, Руни не цитирует в тексте стихов своей героини – не пытается их как-то описать, проанализировать. Да и сама Фрэнсис к собственному творчеству относится как-то легкомысленно, будто не придавая особого значения: декламирует на публику, но при этом нигде не фиксирует и не публикует. Приходится верить автору на слово, что стихи героини действительно заслуживали внимания.
Не обошлось, как водится, без личного – куда ж без него? Читал роман и не мог отделаться от смутного ощущения, что кого-то мне героиня-рассказчица напоминает. И все никак не мог понять, кого. Ровно до того момента, пока Фрэнсис, возвращаясь со спектакля, где играл Ник, не попадает под дождь и не сообщает читателю: «Я чувствовала себя невинной и невесомой, как новорожденная». И тут меня будто током ударило: да это ж Тося Кислицына из «Девчат» Бориса Бедного!
Вы, конечно, скажете, мол, влюбленному его любовь всюду мерещится, что у кого чего болит, и кто о чем, а…
Не буду спорить. Предыдущая книга всегда влияет на следующую. Худо было бы, если б было не так. Однако некоторые параллели буквально бросились в глаза.
Казалось бы, где Фрэнсис и где Тося? Некрасивая (она сама об этом постоянно твердит), но достаточно эффектная, не внешностью, так интеллектом выделяющаяся среди окружающих студентка одного из самых престижных в мире вузов – умница, талантище! И неказистая замухрышка-повариха с забытого Богом и людьми лесоповала, для которой и простую-то книжку лишний раз в руки взять – мука-мученическая, а уж учебник – и вовсе каторга!
Фрэнсис постоянно в себе сомневается - в своей способности нравится людям – быть ими понятой, принятой. И это ее сиротство при живых родителях: папа пьёт (ведь он же ирландец!), мама вроде любит и пытается шутить, но у нее - большие и сильные рабочие руки, и упорхнувшую в вышние сферы дочь ей не догнать, не поймать, не обнять, не понять… У Тоси и этого нет – даже пьющего отца. Сиротство ее – круглое, всамделешное. Но она также рефлексирует по поводу своей внешности, своей способности быть понятой и принятой. И по красавцу-актеру-Нику, и по удалому лесорубу Илюшке Ковригину обе сохнут совершенно одинаково!
Тут уже, вероятно, пытаюсь натянуть блоху на астероид: все влюбленные дурочки похожи друг на друга. Как и влюблённые дурачки, впрочем. Скольких бы пядей во лбу они ни были. Но обратите внимание, как обе – что Фрэнсис, что Тося – стремятся во что бы то ни стало доминировать в отношениях! Девушки с характером, чего вы хотите…
В чем-то Фрэнсис, безусловно, сто очков вперед Тосе даст. В той же сексуальной раскрепощённости. Уж ей-то в голову точно не придет задаваться вопросом: как это люди целуются, и не мешают ли им при этом носы? Да и в плане близких контактов с себе подобными… Нет, Тося, конечно, танцевала в паре эпизодов с девушками: сначала с одной старшеклассницей –своей почти ровесницей (что ее больше всего в этой ситуации и смущало – как бы ее саму не приняли за школьницу), потом – с рыхлой девицей с серьгами. Но ведь это же из-за нехватки ребят было или просто назло им, иродам, а не то, что сейчас бы подумали.
Не угнаться Тосе за своей ирландской подругой и по части вредных привычек. Не то, чтобы та смолила, как паровоз, или пила, как лошадь. Так, покуривала и выпивала время от времени (ведь она же ирландка!). Так ведь Тося и тем похвастать не могла бы.
«Я придаю некоторым вещам ненормально огромное значение», -рассуждает героиня «Разговоров». – «Надо научиться расслабляться и отпускать ситуацию. Стоило бы попробовать наркотики…» (после последней фразы внутренняя Тося, робко выглядывавшая из-за плеча Фрэнсис, испуганно ойкнула, пискнула и куда-то пропала).
Зато Тося – цельная личность. Ее неуверенность и сомнения – не от экзистенциальной европейской скуки и вообще не от хорошей жизни. Встающие на ее пути трудности вызывают в ней не тоску и уныние, но злость и решимость во что бы то ни стало оные преодолеть. И потом она – дитя совсем другого общества. Ее не терзает одиночество, за ней всегда коллектив – ее соседки по общежитию, ее бригада, леспромхоз, страна, наконец!
И не беда, что поначалу девчата принимают Тосин коллективизм в штыки – в нужный момент они встают за нее стеной. Ничего этого нет у бедняжки Фрэнсис – даже лучшая подруга Бобби периодически ей напоминает: вот она – я, и вот она – ты. И смешивать два этих понятия никоим образом не следует. Иначе где сядешь – там и слезешь….
И все же обе – близнецы-сестры: две наивные, трепетные души, распахнутые миру на пороге взрослой жизни! Возможно ли что-нибудь прекрасней?
Полагаю, высказался достаточно, чтобы проницательный читатель догадался: книга рецензенту понравилась.
Концовку романа не назовешь парадоксальной или нокаутирующей, однако впечатление она производит и прилив воодушевления вызывает. Не так, как в «Перебоях в смерти» Жозе Сарамаго или «Полковнику никто не пишет» Габриэля Гарсиа Маркеса, но все-таки. Помнится, португалец в финале своего романа выпалил дробью из шести слов, колумбиец вообще обошелся одиночным контрольным выстрелом. Салли Руни разразилась целой тирадой: «Некоторые вещи нужно прожить – лишь тогда поймешь. Нельзя вечно анализировать». И эта не самая остроумная и свежая мысль попросту убила бы все повествование, если бы затем героиня не произнесла ключевую фразу, которая все волшебным образом переменила, за которую можно простить все несовершенства и благоглупости романа. Какую именно? Не вздумайте заглядывать в финал – доберитесь до него эволюционным путем последовательного чтения! Иначе фраза не выстрелит и вообще испортите себе все удовольствие.
Итожу: для дебюта очень даже неплохо – атмосферно, стильно, местами буквально не в бровь, а в глаз. Вместе с тем, хотелось бы большей глубины и однородности. Наряду с остроумными и меткими высказываниями в романе достаточно много откровенных банальностей. Взять, к примеру, фразу: «Когда двое приносят друг другу счастье, тогда все получается». По-моему, младенцы в детсадах умеют выражать мысли четче и вразумительней! Если автор продолжит в том же духе – рискует скатиться к романам в пёстрых обложках для скучающих и вздыхающих домохозяек. Надеюсь, этого не произойдет – потенциал у Салли Руни есть.
Перевод романа на русский язык в 2020 году выполнила Анна Бабяшкина. Анна родилась в 1979 году в Ярославской области, школу окончила с золотой медалью. Затем с красным дипломом окончила журфак МГУ и многие годы работала литературным обозревателем и редактором. Автор книг «Пусто: пусто», «Разница во времени», «Мне тебя надо», «Прежде чем сдохнуть», «Коктейльные истории», «И это взойдет». Лауреат премии «Дебют», входила в длинный список премий Белкина и Нацбест. Как переводчик, отметилась в коротком списке премии Норы Галь и длинном списке премии «Мастер». Помимо «Разговоров с друзьями» перевела еще один роман Салли Руни – «Прекрасный мир, где же ты», а также эзотерическое сочинение Халиля Джебрана «Пророк».
Аудиоверсию романа Салли Руни «Разговоры с друзьями» в конце 2020 года выпустило издательство «Синдбад». Текст прочитала Варвара Шалагина. Варвара озвучивала произведения таких авторов, как Мария Метлицкая, Татьяна Устинова, Джоанн Харрис, Камилла Лэкберг, Кристин Хармель, Энн Кливз и др. Очень приятный голос, если хотите знать мое мнение, - тонкий, но при этом чуть низковатый, с хрипотцой. Грамотная речь. Четкая артикуляция. В общем, отличный вариант для данной книги: Фрэнсис перед глазами – как живая. Да и Бобби, собственно, тоже.
PS Прочим между, Тося Кислицына тоже стихи сочиняла. И тоже предпочитала исполнять их вслух, нигде при этом не фиксируя: «Еще учась в пятом классе, Тося сделала открытие: если как следует топнуть ногой, то потом уж никакого труда не составит сочинить строчку-другую стихов. Стихи эти, может быть, и не блистали особыми поэтическими совершенствами, но в оправдание Тоси надо сказать, что печатать их она не собиралась и даже на бумагу никогда не записывала. Тося пнула матушку-землю и пропела себе самовосхвалительную песенку, тут же сочиняя слова». Так –то, вот! Знай наших!
#книжныйдень
Выбранные места из разговоров с друзьями
Show more
Дебютный роман ирландской писательницы Салли Руни «Разговоры с друзьями» наделал в свое время немало шуму. Права на издание произведения, написанного автором еще в пору учебы в дублинском Тринити-колледже, были выставлены на аукцион и проданы в 12 странах! Дальше – больше. Увидевший свет в 2017 году роман был номинирован на добрый десяток престижных литературных наград, включая Международную премию Дилана Томаса, Folio Prize, Дублинскую литературную премию (IMPAC) и даже российскую премию «Ясная Поляна» - после того, как был переведен на русский язык. Причем в подавляющем большинстве случаев книга сумела пробиться в длинный, а чаще – в короткий список.
О молодом ирландском даровании слышал в последнее время довольно часто. В основном в том плане, что молодая-то она молодая, да, как говорится, ранняя: мало того, что бравирует крайне нежелательной и чуть ли не табуированной на Западе левой риторикой, так еще и допускает весьма неполиткорректные высказывания в адрес одного всеми уважаемого ближневосточного государства, которое критиковать разумным интеллигентным людям ну никак не полагается. Как будто не Салли она и не Руни, а, прости, господи, Сарамаго какой-то!
Признаться, было опасение, что передо мной – очередная фестивально-премиальная пустышка, мыльный пузырь, который раздувают, чтобы нарубить по-быстрому капусты или насолить другому – более достойному претенденту: мол, смотри, мил-друг, кого тебе предпочли – если уж такое – в лауреатах (финалистах), то сам посуди, чего твоя собственная писанина стоит!
Такое у нас, помнится, приключилось с книгами Ирины Денежкиной и Елены Колядиной – кто-нибудь помнит сейчас об этих авторессах? Вполне себе, кстати, книжки, но только ни разу не на уровне и не в формате Нацбеста или Рубукера.
Настораживало и название романа. Какое-то оно… нарочито простое, что ли. В духе молодежных сериалов времен моей собственной юности : «Элен и ребята», «Друзья»... Не хотелось, знаете, вляпаться в очередные инфантильные откровения затянувшегося пубертатного периода в духе той же Денежкиной.
Несколько обнадёжил тот факт, что ни одной из вышеупомянутых премий дарование так и не получило. Даже «Ясную Поляну» - и ту отдали Джулиану Барнсу. Тому самому, который когда-то давно на вопрос журналиста, что он будет делать с Букером, когда наконец его получит, ответил: «Пропью – ведь я же ирландец». Признаться, купился тогда на это признание в духе общества анонимных алкоголиков и лишь много позже узнал, что Барнс ни по маме, ни по папе к кельтскому роду-племени отношения не имеет. Интересно, накрыл ли он поляну, когда отхватил премию имени Льва Николаевича?
Однако вернемся к Салли Руни. Одну медальку за свой дебют она все-таки заработала – премию «Молодой писатель года» газеты Sunday Times. Не поленился и пролистал список лауреатов этой награды за тридцать с лишним лет ее существования. Ни одного даже смутно знакомого имени. За исключением, разве что, Сары Уотерс и Зэди Смит. Надо будет почитать как-нибудь обеих – давно держу их на заметке.
А теперь, собственно, о романе «Разговоры с друзьями». Опасения мои насчет молодежности и сериальности отчасти подтвердились. Судите сами: две студентки Тринити-колледжа ведут насыщенную творческую жизнь, перемежая учебу участием в поэтических концертах. После одного из таких выступлений Фрэнсис (это она пишет стихи и от ее лица ведется повествование) и Бобби знакомятся с Мелиссой – фотографом и писательницей. Приняв приглашение новой подруги, которая, на минуточку, почти вдвое их старше, девушки прибывают к ней домой, где знакомятся с ее мужем – актером Ником. Тут следует заметить, что Фрэнсис и Бобби – не просто подруги. То есть, не совсем подруги. Ну, в смысле, не только. Далее они слегка принимают на грудь за знакомство и чтобы расслабиться (ну, ирландки же!). И вот уже Фрэнсис как-то сразу западает на Ника, а тот вовсе не выглядит отстранённым или незаинтересованным… А Бобби тем временем вовсю флиртует с Мелиссой, и та как бы снисходительно ей в этом подыгрывает… Вас еще не затошнило? Нет? Погодите, это только начало…
И не надо швырять в меня тухлыми томатами и несвежими яйцами – мол, экую дрянь нам тут подсовывают под видом высокой литературы! На самом деле книга совсем не о том, кто с кем встречается, и чем они при этом занимаются. Она о богатом и сложном внутреннем мире современной девушки, о ее созревании и взрослении. Собственно, роман взросления и есть наилучшее определение жанра «Разговоров с друзьями».
Автор точно и тонко рассказывает о чувствах своей героини – о ее физических ощущениях и душевных переживаниях. Рассказывает, называя вещи своими именами, не прячась за эвфемизмы и ханжеские штампы. «Разговоры» - роман воспитания, но предназначен он для взрослого читателя. И маркировка «18+» – вовсе не рекламный трюк и не перестраховка издателей.
Однако не спешите, не читая, смахивать его в разряд специфической литературы для любителей клубнички. Книга написана просто, честно и искренне и не содержит ничего вульгарного, пошлого – никаких тебе сладострастных смакований запретного плода, никакой пропаганды чего-либо недостойного. Героиня делает трудный выбор между чувствами и разумом, совершает на сем тернистом пути – как и все мы – ошибки, но при этом не лукавит ни с собой, ни с окружающими и больше полагается на собственную интуицию, чем на царящие в современном ей обществе императивы. Что лично у меня не могло не вызвать симпатии.
Не являясь психологическим научпопом и руководством в духе Дэйла Карнеги (как завоевывать и влиять, перестать и начать), роман Руни, тем не менее, способен, на мой взгляд, помочь многим представительницам прекрасной половины (особенно сверстницам героини) понять самих себя, разобраться в своих эмоциях и поступках, потребностях стремительно меняющегося организма и формирующейся личности. А представителям второй половины он хотя бы частично откроет глаза и прольёт свет на представительниц первой. Тоже, знаете, иногда надо. А то живем, живем бок о бок, а ничегошеньки друг о друге и не знаем…
А еще «Разговоры с друзьями» - настоящая интеллектуальная проза – сродни той, что нравится любителям Кортасара, Кундеры или Зебальда: сложная, многогранная, многослойная. Здесь вам и Вирджиния Вулф, и Теннесси Уильямс, и, разумеется, Джеймс Джойс… Жаль, Руни не цитирует в тексте стихов своей героини – не пытается их как-то описать, проанализировать. Да и сама Фрэнсис к собственному творчеству относится как-то легкомысленно, будто не придавая особого значения: декламирует на публику, но при этом нигде не фиксирует и не публикует. Приходится верить автору на слово, что стихи героини действительно заслуживали внимания.
Не обошлось, как водится, без личного – куда ж без него? Читал роман и не мог отделаться от смутного ощущения, что кого-то мне героиня-рассказчица напоминает. И все никак не мог понять, кого. Ровно до того момента, пока Фрэнсис, возвращаясь со спектакля, где играл Ник, не попадает под дождь и не сообщает читателю: «Я чувствовала себя невинной и невесомой, как новорожденная». И тут меня будто током ударило: да это ж Тося Кислицына из «Девчат» Бориса Бедного!
Вы, конечно, скажете, мол, влюбленному его любовь всюду мерещится, что у кого чего болит, и кто о чем, а…
Не буду спорить. Предыдущая книга всегда влияет на следующую. Худо было бы, если б было не так. Однако некоторые параллели буквально бросились в глаза.
Казалось бы, где Фрэнсис и где Тося? Некрасивая (она сама об этом постоянно твердит), но достаточно эффектная, не внешностью, так интеллектом выделяющаяся среди окружающих студентка одного из самых престижных в мире вузов – умница, талантище! И неказистая замухрышка-повариха с забытого Богом и людьми лесоповала, для которой и простую-то книжку лишний раз в руки взять – мука-мученическая, а уж учебник – и вовсе каторга!
Фрэнсис постоянно в себе сомневается - в своей способности нравится людям – быть ими понятой, принятой. И это ее сиротство при живых родителях: папа пьёт (ведь он же ирландец!), мама вроде любит и пытается шутить, но у нее - большие и сильные рабочие руки, и упорхнувшую в вышние сферы дочь ей не догнать, не поймать, не обнять, не понять… У Тоси и этого нет – даже пьющего отца. Сиротство ее – круглое, всамделешное. Но она также рефлексирует по поводу своей внешности, своей способности быть понятой и принятой. И по красавцу-актеру-Нику, и по удалому лесорубу Илюшке Ковригину обе сохнут совершенно одинаково!
Тут уже, вероятно, пытаюсь натянуть блоху на астероид: все влюбленные дурочки похожи друг на друга. Как и влюблённые дурачки, впрочем. Скольких бы пядей во лбу они ни были. Но обратите внимание, как обе – что Фрэнсис, что Тося – стремятся во что бы то ни стало доминировать в отношениях! Девушки с характером, чего вы хотите…
В чем-то Фрэнсис, безусловно, сто очков вперед Тосе даст. В той же сексуальной раскрепощённости. Уж ей-то в голову точно не придет задаваться вопросом: как это люди целуются, и не мешают ли им при этом носы? Да и в плане близких контактов с себе подобными… Нет, Тося, конечно, танцевала в паре эпизодов с девушками: сначала с одной старшеклассницей –своей почти ровесницей (что ее больше всего в этой ситуации и смущало – как бы ее саму не приняли за школьницу), потом – с рыхлой девицей с серьгами. Но ведь это же из-за нехватки ребят было или просто назло им, иродам, а не то, что сейчас бы подумали.
Не угнаться Тосе за своей ирландской подругой и по части вредных привычек. Не то, чтобы та смолила, как паровоз, или пила, как лошадь. Так, покуривала и выпивала время от времени (ведь она же ирландка!). Так ведь Тося и тем похвастать не могла бы.
«Я придаю некоторым вещам ненормально огромное значение», -рассуждает героиня «Разговоров». – «Надо научиться расслабляться и отпускать ситуацию. Стоило бы попробовать наркотики…» (после последней фразы внутренняя Тося, робко выглядывавшая из-за плеча Фрэнсис, испуганно ойкнула, пискнула и куда-то пропала).
Зато Тося – цельная личность. Ее неуверенность и сомнения – не от экзистенциальной европейской скуки и вообще не от хорошей жизни. Встающие на ее пути трудности вызывают в ней не тоску и уныние, но злость и решимость во что бы то ни стало оные преодолеть. И потом она – дитя совсем другого общества. Ее не терзает одиночество, за ней всегда коллектив – ее соседки по общежитию, ее бригада, леспромхоз, страна, наконец!
И не беда, что поначалу девчата принимают Тосин коллективизм в штыки – в нужный момент они встают за нее стеной. Ничего этого нет у бедняжки Фрэнсис – даже лучшая подруга Бобби периодически ей напоминает: вот она – я, и вот она – ты. И смешивать два этих понятия никоим образом не следует. Иначе где сядешь – там и слезешь….
И все же обе – близнецы-сестры: две наивные, трепетные души, распахнутые миру на пороге взрослой жизни! Возможно ли что-нибудь прекрасней?
Полагаю, высказался достаточно, чтобы проницательный читатель догадался: книга рецензенту понравилась.
Концовку романа не назовешь парадоксальной или нокаутирующей, однако впечатление она производит и прилив воодушевления вызывает. Не так, как в «Перебоях в смерти» Жозе Сарамаго или «Полковнику никто не пишет» Габриэля Гарсиа Маркеса, но все-таки. Помнится, португалец в финале своего романа выпалил дробью из шести слов, колумбиец вообще обошелся одиночным контрольным выстрелом. Салли Руни разразилась целой тирадой: «Некоторые вещи нужно прожить – лишь тогда поймешь. Нельзя вечно анализировать». И эта не самая остроумная и свежая мысль попросту убила бы все повествование, если бы затем героиня не произнесла ключевую фразу, которая все волшебным образом переменила, за которую можно простить все несовершенства и благоглупости романа. Какую именно? Не вздумайте заглядывать в финал – доберитесь до него эволюционным путем последовательного чтения! Иначе фраза не выстрелит и вообще испортите себе все удовольствие.
Итожу: для дебюта очень даже неплохо – атмосферно, стильно, местами буквально не в бровь, а в глаз. Вместе с тем, хотелось бы большей глубины и однородности. Наряду с остроумными и меткими высказываниями в романе достаточно много откровенных банальностей. Взять, к примеру, фразу: «Когда двое приносят друг другу счастье, тогда все получается». По-моему, младенцы в детсадах умеют выражать мысли четче и вразумительней! Если автор продолжит в том же духе – рискует скатиться к романам в пёстрых обложках для скучающих и вздыхающих домохозяек. Надеюсь, этого не произойдет – потенциал у Салли Руни есть.
Перевод романа на русский язык в 2020 году выполнила Анна Бабяшкина. Анна родилась в 1979 году в Ярославской области, школу окончила с золотой медалью. Затем с красным дипломом окончила журфак МГУ и многие годы работала литературным обозревателем и редактором. Автор книг «Пусто: пусто», «Разница во времени», «Мне тебя надо», «Прежде чем сдохнуть», «Коктейльные истории», «И это взойдет». Лауреат премии «Дебют», входила в длинный список премий Белкина и Нацбест. Как переводчик, отметилась в коротком списке премии Норы Галь и длинном списке премии «Мастер». Помимо «Разговоров с друзьями» перевела еще один роман Салли Руни – «Прекрасный мир, где же ты», а также эзотерическое сочинение Халиля Джебрана «Пророк».
Аудиоверсию романа Салли Руни «Разговоры с друзьями» в конце 2020 года выпустило издательство «Синдбад». Текст прочитала Варвара Шалагина. Варвара озвучивала произведения таких авторов, как Мария Метлицкая, Татьяна Устинова, Джоанн Харрис, Камилла Лэкберг, Кристин Хармель, Энн Кливз и др. Очень приятный голос, если хотите знать мое мнение, - тонкий, но при этом чуть низковатый, с хрипотцой. Грамотная речь. Четкая артикуляция. В общем, отличный вариант для данной книги: Фрэнсис перед глазами – как живая. Да и Бобби, собственно, тоже.
PS Прочим между, Тося Кислицына тоже стихи сочиняла. И тоже предпочитала исполнять их вслух, нигде при этом не фиксируя: «Еще учась в пятом классе, Тося сделала открытие: если как следует топнуть ногой, то потом уж никакого труда не составит сочинить строчку-другую стихов. Стихи эти, может быть, и не блистали особыми поэтическими совершенствами, но в оправдание Тоси надо сказать, что печатать их она не собиралась и даже на бумагу никогда не записывала. Тося пнула матушку-землю и пропела себе самовосхвалительную песенку, тут же сочиняя слова». Так –то, вот! Знай наших!
#книжныйдень
Что общего между ордынским царевичем, русскими морскими экспедициями на Дальнем Востоке, оперой «Борис Годунов» и Серебряным веком русской словесности? Show more
Вчера состоялась долгожданная экскурсия в литературном музее писателя Евгения Николаевича Чирикова в компании моих замечательных однокурсниц – филологинь и журналисток, в процессе которой мы узнали ответы на вышеназванный и многие другие животрепещущие вопросы.
Спасибо прекрасному Михаилу Чирикову за вдохновенный рассказ и показ, прекрасной Наталье Бубновой – за то, что сплотила и воплотила, прекрасной Анне Меченовой – за фото и всем остальным – за то, что мы есть!
Вчера состоялась долгожданная экскурсия в литературном музее писателя Евгения Николаевича Чирикова в компании моих замечательных однокурсниц – филологинь и журналисток, в процессе которой мы узнали ответы на вышеназванный и многие другие животрепещущие вопросы.
Спасибо прекрасному Михаилу Чирикову за вдохновенный рассказ и показ, прекрасной Наталье Бубновой – за то, что сплотила и воплотила, прекрасной Анне Меченовой – за фото и всем остальным – за то, что мы есть!
Книжный день с Дмитрием Померанцевым.
«Счастье счастью рознь»Show more
Сегодня хочу поговорить о рассказах Евгения Николаевича Чирикова «На стоянке» (1899), «Танино счастье» (1901) и «На поруках» (1904). Проза Чирикова – это такая, знаете, хорошая, добротная русская классика, которую можно читать в любом возрасте и в любом настроении – толк в любом случае будет.
В отличие от Петра Боборыкина Евгений Чириков родился не в Нижнем Новгороде, а в Казани. Однако именно в Казанский университет отправился Боборыкин, когда окончил гимназию в родном городе, и именно из Казанского университета за участие в студенческих беспорядках (тех самых, где принял «боевое крещенье» и юрист-первокурсник Владимир Ульянов) был сослан в Нижний Новгород Чириков. У двух этих писателей – Петра Дмитриевича и Евгения Николаевича общего больше, чем можно было предположить: жили в одном городе, учились в одном вузе, оба стали писателями – известными, даже ведущими в свое время и незаслуженно забытыми неблагодарными потомками сегодня. С последним обстоятельством ситуация к счастью меняется: все чаще к творчеству обоих авторов обращаются не только литературоведы – специалисты по русской классике, но и простые читатели. Кстати, в творческой манере и в поднятых темах у двух литераторов тоже много общего – самолично убедился в этом, когда читал их рассказы вперемешку.
Девичья фамилия матери Боборыкина – Григорьева. Родной ее брат – Николай Григорьев – революционер, участник кружка петрашевцев. Девичья фамилия жены Чирикова – Григорьева. Родной ее брат – Михаил Григорьев – революционер, один из первых русских марксистов. Жители и гости нашего города могут видеть его изображение на памятнике-барельефе в начале Большой Покровской, посвященном встрече Ленина с нижегородскими соратниками по борьбе. И у Петра Боборыкина, и у Евгения Чирикова жены были театральными актрисами. Обе они выступали на сцене под псевдонимами. Однако вернемся к литературе.
В рассказе или скорей небольшой повести «Танино счастье» автор сумел уместить целую человеческую жизнь. Нынешним литераторам подобная плотность письма, такое умение передать великое в малом даже не снились.
Тема горькой участи девушек, вынужденных зарабатывать на жизнь первой древнейшей профессией, для русских писателей не нова. Обращался к ней не раз Федор Михайлович Достоевский – кто не помнит прекрасную и злосчастную Сонечку Мармеладову? Уместно в этой связи вспомнить и героинь «Ямы» Александра Ивановича Куприна. Не затеряется на их фоне и юная Таня из рассказа Евгения Николаевича Чирикова. Как и подруг по несчастью, ступить на скользкую тропку – пойти по желтому билету вынудили её царившие тогда невыносимые общественные условия. Представьте себе: бедная деревенская девушка (скорей даже девочка – совсем еще ребенок), тяжкая нужда – практически нищета, больная мать. А тут вдруг – легкие, немыслимые в ее ситуации деньги, относительно комфортное бытие, да и родительнице есть возможность помогать. А то, что за все приходится платить, чем именно приходится расплачиваться, так на все – воля божья. На нее-то, на божью волю, Таня и уповает. За нее, единую, и держится.
Не случайно другой главный персонаж этой истории – молодой банщик Никифор, посланный господами за девушкой для утех, застает Таню за тихой и страстной молитвой. О том, что случится с героями дальше, догадаться нетрудно. Автор не станет уподобляться цирковому трюкачу и удивлять читателя неожиданными сюжетными поворотами и коллизиями. «Танино счастье» - тот случай, когда важно не столько что именно написано, но то, как это написано. А написано у Чирикова так, что за душу берет и до слез трогает. Ни слова фальши и, как сказал поэт, на разрыв аорты. Мало ли находилось охотников замолвить слово за девушек с низкой, по меткому выражению нашего президента, социальной ответственностью? А Чириков взял и замолвил, да так, как до него никому, смею утверждать, еще не удавалось.
Рассказ «На поруках» показался мне очень гоголевским, очень чеховским. С одной стороны, сама ситуация (без меня меня женили) заставила вспомнить комедию «Ревизор», с другой, поведение Степана Никифоровича, отца главного героя, что как пресловутая унтерофицерская вдова, все норовил сам себя высечь, очень уж напомнило мытарства бедного экзекутора Ивана Дмитриевича Червякова из рассказа «Смерть чиновника».
В процессе чтения возникло у меня смутное подозрение, что русских революционеров создавали вовсе не злопыхатели-англичане, мастера подковерных интриг, любители разделять и властвовать, не подуськанные ими жиды, как утверждал почтенный Ардальон Михайлыч Самоквасов, казначей местного казначейства, приятель Степана Никифоровича. Их создавали такие вот смиренные отцы, которым мало собственного унижения – им бы и чадо любимое носом в землю-матушку ткнуть, чтоб стояло на четвереньках рядом и знало свое место.
Милейший Степан Никифорович где-то некстати вспоминает о своем дворянстве. Это если привилегированные классы у нас собственного достоинства не имели и перед каждой медной пуговицей в коленно-локтевую позу становились, то каково же простому-то люду жилось? Право же тем роялистам, что ностальгируют сегодня по царским временам, нужно на досуге Чирикова почитать. Глядишь энтузиазму поубавилось бы.
Что же касается самого главного героя – молодого человека по имени Николай, высланного на родину за участие в студенческих беспорядках (автобиографический момент, не так ли?), то он – юноша бледный со взором отнюдь не горящим, но скорей мечтательным. Николай вовсе не смутьян, не якобинец, каковым считают его все окружающие, включая собственных родителей. Меланхолический романтик, погруженный в свои мысли и чувства, влюбленный в прекрасную незнакомку – он и в беспорядки-то наверняка угодил по недоразумению или из благородного чувства солидарности с товарищами. Однако чего стоит мнение человека о самом себе, чего стоит его истинная сущность перед мнением общества, перед приговором его беспощадного суда?
При всей меткости, всей искрометности прозы Евгения Чирикова его отнюдь не назовешь писателем афористичным, сыплющим, подобно Александру Сергеевичу Грибоедову сплошными крылатыми фразами и потенциальными цитатами. Однако некоторые места рука так и просилась выписать. Например вот это: «Счастье счастью рознь, - тихо, с хрипотой в голосе произнес Николай. - Всякий понимает счастье по-своему и в этом все несчастье...». Не эту ли самую мысль, только уже в новой – оптимистической советской интерпретации – выскажет четверть века спустя другой замечательный писатель, чье имя также связано с Нижегородским краем – Аркадий Петрович Гайдар?
Завершается рассказ «На поруках» открытым финалом, однако в печатном издании текст имеет подзаголовок: неоконченная повесть. После некоторых изысканий мне удалось найти авторский вариант концовки, и сразу должен сказать: любителям счастливых развязок читать его категорически не следует. Возможно поэтому автор и оборвал в итоге повествование на сцене, позволяющей надеяться на благополучный исход.
У меня же возникло подозрение, что знаю, кто именно послужил прототипом для главного героя. Во времена учебы Евгения Чирикова в университете в Казани действовал марксистский кружок, который возглавлял Николай Федосеев, близкий друг и гимназический однокашник Михаила Григорьева, будущего шурина писателя. Дальнейшая участь Федосеева печальна и достойна всяческого сожаления: арестованный и отправленный в ссылку, он свел счеты с жизнью в минуту душевной смуты в возрасте 27 лет. Историю гибели друга Григорьев вполне мог поведать своему тогда уже родственнику – рассказ «На поруках» увидел свет через пять лет после смерти Федосеева. Возможно, что и совпадение имен героя и его вероятного прототипа тоже не случайно.
Небольшой рассказ «На стоянке» - настоящая энциклопедия и летопись волжских берегов. Хотите узнать больше о быте и культуре предков? Читайте обязательно!
Взять, к примеру, слово «крючник» – так на Волге называли грузчиков, которые с корабля на берег и с берега на корабль перетаскивали тюки, мешки, ящики и прочие тяжести. Мой прадед по материнской линии Иван Мудров по основному занятию был кузнецом, однако в дни и месяцы работы Нижегородской ярмарки запирал свою кузницу на замок, брал в руки гнутый железный прут – тот самый крюк, по которому получила название профессия, и шел работать на пристань. Этим крюком он цеплял товар, взваливал себе на спину и по шатким сходням перетаскивал с места на место.
А вот слово «мартышка» оказалось для меня загадкой. Так, согласно Чирикову, называли людей, которые на утлых лодчонках-душегубках (зловещее название, не правда ли?) выплывали на реку и собирали все, что плохо лежит – вернее, хорошо плавает: бревна, доски, те же тюки, мешки и ящики – словом, все, что было смыто или обронено с палуб кораблей, берега или же попало в воду каким-либо иным путем. Тяжкий и опасный промысел мартышек начиналсся весной, едва трогался лед. В ледоход, кстати, был самый богатый улов. И тут необходима была вся сноровка, на какую только способен человек (не зря получила свое жуткое название мартышкина лодка – попробуй-ка поманеврируй среди ледяных глыб!). Отсюда – так мне сперва подумалось – и получили свое обезьянье прозвище представители этого рискового ремесла.
Однако на днях услышал совершенно иную, неожиданную для себя версию происхождения данного названия. Дело в том, что слово «мартЫ» в переводе с турецкого означает «чайка». А уж турок-то на нашей ярмарке – в числе прочих заморских гостей – наверняка перебывало немало! И потому вполне возможно, что верткая, ухватистая экзотическая обезьянка тут вовсе не причем. В самом ведь деле – чайка. Легкая, стремительная, маневренная. Постоянно – над водой, на воде. И при этом так и норовит что-нибудь слямзить. В ночную пору мартышки и с проходящих судов не брезговали стянуть что-либо ценное, недостаточно крепко принайтованное.
Рассказы «Танино счастье» и «На поруках» в библиотеке AV 3715 читают, соответственно, Владимир Левашев (студия Ардис) и Александр Котов (студия Союз). Оба диктора хорошо знакомы постоянным читателям библиотеки и в дополнительных представлениях не нуждаются.
Рассказ «На стоянке» читает правнук писателя Михаил Чириков. Замечательно, кстати, читает – не хуже профессиональных артистов. Воистину неисповедимы пути господни: чьи-то прадеды грузили и разгружали баржи на ярмарке, чьи-то – писали о них книги. Великое это дело – знать, кем были твои предки! На том стоим. Но об этом – как-нибудь в следующий раз.
PS Сегодня Михаил Александрович Чириков отмечает свой День рождения. Пользуясь случаем, хочется пожелать этому замечательному человеку, гостеприимному хозяину музея прадеда и давнему другу «Камераты» крепкого здоровья, радости и успеха во всех его начинаниях!
#книжныйдень #ЦентрКамерата #читаемнижегородское
«Счастье счастью рознь»Show more
Сегодня хочу поговорить о рассказах Евгения Николаевича Чирикова «На стоянке» (1899), «Танино счастье» (1901) и «На поруках» (1904). Проза Чирикова – это такая, знаете, хорошая, добротная русская классика, которую можно читать в любом возрасте и в любом настроении – толк в любом случае будет.
В отличие от Петра Боборыкина Евгений Чириков родился не в Нижнем Новгороде, а в Казани. Однако именно в Казанский университет отправился Боборыкин, когда окончил гимназию в родном городе, и именно из Казанского университета за участие в студенческих беспорядках (тех самых, где принял «боевое крещенье» и юрист-первокурсник Владимир Ульянов) был сослан в Нижний Новгород Чириков. У двух этих писателей – Петра Дмитриевича и Евгения Николаевича общего больше, чем можно было предположить: жили в одном городе, учились в одном вузе, оба стали писателями – известными, даже ведущими в свое время и незаслуженно забытыми неблагодарными потомками сегодня. С последним обстоятельством ситуация к счастью меняется: все чаще к творчеству обоих авторов обращаются не только литературоведы – специалисты по русской классике, но и простые читатели. Кстати, в творческой манере и в поднятых темах у двух литераторов тоже много общего – самолично убедился в этом, когда читал их рассказы вперемешку.
Девичья фамилия матери Боборыкина – Григорьева. Родной ее брат – Николай Григорьев – революционер, участник кружка петрашевцев. Девичья фамилия жены Чирикова – Григорьева. Родной ее брат – Михаил Григорьев – революционер, один из первых русских марксистов. Жители и гости нашего города могут видеть его изображение на памятнике-барельефе в начале Большой Покровской, посвященном встрече Ленина с нижегородскими соратниками по борьбе. И у Петра Боборыкина, и у Евгения Чирикова жены были театральными актрисами. Обе они выступали на сцене под псевдонимами. Однако вернемся к литературе.
В рассказе или скорей небольшой повести «Танино счастье» автор сумел уместить целую человеческую жизнь. Нынешним литераторам подобная плотность письма, такое умение передать великое в малом даже не снились.
Тема горькой участи девушек, вынужденных зарабатывать на жизнь первой древнейшей профессией, для русских писателей не нова. Обращался к ней не раз Федор Михайлович Достоевский – кто не помнит прекрасную и злосчастную Сонечку Мармеладову? Уместно в этой связи вспомнить и героинь «Ямы» Александра Ивановича Куприна. Не затеряется на их фоне и юная Таня из рассказа Евгения Николаевича Чирикова. Как и подруг по несчастью, ступить на скользкую тропку – пойти по желтому билету вынудили её царившие тогда невыносимые общественные условия. Представьте себе: бедная деревенская девушка (скорей даже девочка – совсем еще ребенок), тяжкая нужда – практически нищета, больная мать. А тут вдруг – легкие, немыслимые в ее ситуации деньги, относительно комфортное бытие, да и родительнице есть возможность помогать. А то, что за все приходится платить, чем именно приходится расплачиваться, так на все – воля божья. На нее-то, на божью волю, Таня и уповает. За нее, единую, и держится.
Не случайно другой главный персонаж этой истории – молодой банщик Никифор, посланный господами за девушкой для утех, застает Таню за тихой и страстной молитвой. О том, что случится с героями дальше, догадаться нетрудно. Автор не станет уподобляться цирковому трюкачу и удивлять читателя неожиданными сюжетными поворотами и коллизиями. «Танино счастье» - тот случай, когда важно не столько что именно написано, но то, как это написано. А написано у Чирикова так, что за душу берет и до слез трогает. Ни слова фальши и, как сказал поэт, на разрыв аорты. Мало ли находилось охотников замолвить слово за девушек с низкой, по меткому выражению нашего президента, социальной ответственностью? А Чириков взял и замолвил, да так, как до него никому, смею утверждать, еще не удавалось.
Рассказ «На поруках» показался мне очень гоголевским, очень чеховским. С одной стороны, сама ситуация (без меня меня женили) заставила вспомнить комедию «Ревизор», с другой, поведение Степана Никифоровича, отца главного героя, что как пресловутая унтерофицерская вдова, все норовил сам себя высечь, очень уж напомнило мытарства бедного экзекутора Ивана Дмитриевича Червякова из рассказа «Смерть чиновника».
В процессе чтения возникло у меня смутное подозрение, что русских революционеров создавали вовсе не злопыхатели-англичане, мастера подковерных интриг, любители разделять и властвовать, не подуськанные ими жиды, как утверждал почтенный Ардальон Михайлыч Самоквасов, казначей местного казначейства, приятель Степана Никифоровича. Их создавали такие вот смиренные отцы, которым мало собственного унижения – им бы и чадо любимое носом в землю-матушку ткнуть, чтоб стояло на четвереньках рядом и знало свое место.
Милейший Степан Никифорович где-то некстати вспоминает о своем дворянстве. Это если привилегированные классы у нас собственного достоинства не имели и перед каждой медной пуговицей в коленно-локтевую позу становились, то каково же простому-то люду жилось? Право же тем роялистам, что ностальгируют сегодня по царским временам, нужно на досуге Чирикова почитать. Глядишь энтузиазму поубавилось бы.
Что же касается самого главного героя – молодого человека по имени Николай, высланного на родину за участие в студенческих беспорядках (автобиографический момент, не так ли?), то он – юноша бледный со взором отнюдь не горящим, но скорей мечтательным. Николай вовсе не смутьян, не якобинец, каковым считают его все окружающие, включая собственных родителей. Меланхолический романтик, погруженный в свои мысли и чувства, влюбленный в прекрасную незнакомку – он и в беспорядки-то наверняка угодил по недоразумению или из благородного чувства солидарности с товарищами. Однако чего стоит мнение человека о самом себе, чего стоит его истинная сущность перед мнением общества, перед приговором его беспощадного суда?
При всей меткости, всей искрометности прозы Евгения Чирикова его отнюдь не назовешь писателем афористичным, сыплющим, подобно Александру Сергеевичу Грибоедову сплошными крылатыми фразами и потенциальными цитатами. Однако некоторые места рука так и просилась выписать. Например вот это: «Счастье счастью рознь, - тихо, с хрипотой в голосе произнес Николай. - Всякий понимает счастье по-своему и в этом все несчастье...». Не эту ли самую мысль, только уже в новой – оптимистической советской интерпретации – выскажет четверть века спустя другой замечательный писатель, чье имя также связано с Нижегородским краем – Аркадий Петрович Гайдар?
Завершается рассказ «На поруках» открытым финалом, однако в печатном издании текст имеет подзаголовок: неоконченная повесть. После некоторых изысканий мне удалось найти авторский вариант концовки, и сразу должен сказать: любителям счастливых развязок читать его категорически не следует. Возможно поэтому автор и оборвал в итоге повествование на сцене, позволяющей надеяться на благополучный исход.
У меня же возникло подозрение, что знаю, кто именно послужил прототипом для главного героя. Во времена учебы Евгения Чирикова в университете в Казани действовал марксистский кружок, который возглавлял Николай Федосеев, близкий друг и гимназический однокашник Михаила Григорьева, будущего шурина писателя. Дальнейшая участь Федосеева печальна и достойна всяческого сожаления: арестованный и отправленный в ссылку, он свел счеты с жизнью в минуту душевной смуты в возрасте 27 лет. Историю гибели друга Григорьев вполне мог поведать своему тогда уже родственнику – рассказ «На поруках» увидел свет через пять лет после смерти Федосеева. Возможно, что и совпадение имен героя и его вероятного прототипа тоже не случайно.
Небольшой рассказ «На стоянке» - настоящая энциклопедия и летопись волжских берегов. Хотите узнать больше о быте и культуре предков? Читайте обязательно!
Взять, к примеру, слово «крючник» – так на Волге называли грузчиков, которые с корабля на берег и с берега на корабль перетаскивали тюки, мешки, ящики и прочие тяжести. Мой прадед по материнской линии Иван Мудров по основному занятию был кузнецом, однако в дни и месяцы работы Нижегородской ярмарки запирал свою кузницу на замок, брал в руки гнутый железный прут – тот самый крюк, по которому получила название профессия, и шел работать на пристань. Этим крюком он цеплял товар, взваливал себе на спину и по шатким сходням перетаскивал с места на место.
А вот слово «мартышка» оказалось для меня загадкой. Так, согласно Чирикову, называли людей, которые на утлых лодчонках-душегубках (зловещее название, не правда ли?) выплывали на реку и собирали все, что плохо лежит – вернее, хорошо плавает: бревна, доски, те же тюки, мешки и ящики – словом, все, что было смыто или обронено с палуб кораблей, берега или же попало в воду каким-либо иным путем. Тяжкий и опасный промысел мартышек начиналсся весной, едва трогался лед. В ледоход, кстати, был самый богатый улов. И тут необходима была вся сноровка, на какую только способен человек (не зря получила свое жуткое название мартышкина лодка – попробуй-ка поманеврируй среди ледяных глыб!). Отсюда – так мне сперва подумалось – и получили свое обезьянье прозвище представители этого рискового ремесла.
Однако на днях услышал совершенно иную, неожиданную для себя версию происхождения данного названия. Дело в том, что слово «мартЫ» в переводе с турецкого означает «чайка». А уж турок-то на нашей ярмарке – в числе прочих заморских гостей – наверняка перебывало немало! И потому вполне возможно, что верткая, ухватистая экзотическая обезьянка тут вовсе не причем. В самом ведь деле – чайка. Легкая, стремительная, маневренная. Постоянно – над водой, на воде. И при этом так и норовит что-нибудь слямзить. В ночную пору мартышки и с проходящих судов не брезговали стянуть что-либо ценное, недостаточно крепко принайтованное.
Рассказы «Танино счастье» и «На поруках» в библиотеке AV 3715 читают, соответственно, Владимир Левашев (студия Ардис) и Александр Котов (студия Союз). Оба диктора хорошо знакомы постоянным читателям библиотеки и в дополнительных представлениях не нуждаются.
Рассказ «На стоянке» читает правнук писателя Михаил Чириков. Замечательно, кстати, читает – не хуже профессиональных артистов. Воистину неисповедимы пути господни: чьи-то прадеды грузили и разгружали баржи на ярмарке, чьи-то – писали о них книги. Великое это дело – знать, кем были твои предки! На том стоим. Но об этом – как-нибудь в следующий раз.
PS Сегодня Михаил Александрович Чириков отмечает свой День рождения. Пользуясь случаем, хочется пожелать этому замечательному человеку, гостеприимному хозяину музея прадеда и давнему другу «Камераты» крепкого здоровья, радости и успеха во всех его начинаниях!
#книжныйдень #ЦентрКамерата #читаемнижегородское