Шумит берёза на ветру, и вздорной мыслью сердце ранит, что если я сейчас умру, она шуметь не перестанет. Не перестанет даль глядеть невозмутимым синим взором, не перестанет птица петь в кустах за сломанным забором. И сядет солнце за горой, и вновь взойдёт, и хлынет ливень, никак не связанный со мной - мир этот слишком объективен! Лучей вечернее тепло ловлю лицом и чуть не плачу под шум берёзы, оттого что я так мало в мире значу. Что люди, вроде птиц в кустах, в плену каких-то личных песен живут, испытывают страх, и я им мало интересен. Всё так. Но сердцу моему, любить желающему, помнить та объективность ни к чему, ей бездны сердца не заполнить. И сгладить чувств водоворот не в силах мысль, что всё, мол, тленно, что даже памятник и тот в песок искрошит постепенно. Да что там памятник! Весь мир, как долгий взгляд сольётся в точку, нырнёт в одну из чёрных дыр и там расправит оболочку. И в обновлённом мире том настолько будет всё иначе, что даже знания о нём - и те ничто не будут значить! 1985