общение, игра на фортепьяно и гитаре

все кроме попсы

забирая жизни

Старик смотрел, как взгляд девушки, такой же лёгкий и крылатый, как и она сама, минует крепостные стены и теряется в скрытых за ними холмах, и спрашивал с сожалением: -Как же ты могла променять свою Свободу на этот плен, на эту клетку? -Да я ничего, - отвечала Алана, возвращаясь мыслями и взором из зелёных холмов во двор замка, - мне всё равно. – И снова приветливо улыбалась. Но старый шут не верил ей. Он не понимал, как это может быть всё равно, а потому он очень жалел девушку, думая, что бедность толкнула её в эти стены, и она просто не хочет в этом признаться. Потом Алана уходила на работу, а старик закрывал дверь сарая и погружался в чтение очередной книги. В сарае пахло сухим сеном и прогнившим деревом. Золотые солнечные лучи пробивались сквозь щели между досками. Но старый шут не хотел впускать солнца. Он не мог выдержать его всепроникающего яркого света, дарящего жизнь всему новому, молодому. Дело было даже не в том, что солнце напоминало шуту о его старости, о том, что жизнь его, почти что безраздельно отданная плену, подходит к концу.

Вместо её образа в снах являлся теперь шуту образ смуглолицей девчонки, что месяц назад пришла из какой-то дальней деревни к замку и нанялась на работу.